10 апреля 1944 года войска 3-го Украинского фронта под командованием генерала армии Малиновского ночным штурмом при содействии партизан овладели крупным морским портом и железнодорожным узлом городом Одесса. Так звучало очередное сообщение Совинформбюро.
В ночном штурме я не участвовал и не очень уверен, что он был, но в какой-то степени в освобождении крупного морского порта и железнодорожного узла участие принимал.
В то солнечное весеннее утро я вступил на Дерибасовскую и Ришельевскую не в первый раз. Бывал в Одессе и раньше. Относился к ней, как истый киевлянин, естественно, с определенным предубеждением. Киев и Одесса спокон веков если и не враждовали, то соперничали. Каждый считал себя выше другого.
«У нас море! — хвастались одесситы. — Лучшее в мире Черное море!»
«А у нас Днепр, — парировали киевляне, — воспетый еще Гоголем, с лучшим в мире речным пляжем. А Крещатик? Чего стоит один Крещатик?»
«Ха-ха, — переглядывались одесситы, — Крещатик… А вы были когда-нибудь на Дерибасовской? Нет? Тогда молчите… А наш Оперный театр? Второй в мире после венского. А? А Бабель, Багрицкий, Катаев, Ильф и Петров — все они одесситы…»
«И Паустовский и Булгаков тоже одесситы? — иронизировали киевляне. — И вообще, мы мать городов русских…»
Споры эти продолжаются до сих пор, хотя Одесса давно уже потеряла свой вольный, бени-криковский, остап-бендеровский дух, а Киев, став столицей, во многом обогнал провинциальную Одессу.
Мне повезло, я еще застал нэповскую Одессу. Но, будучи мальчишкой, не мог, к сожалению, пользоваться истинными ее благами — в рестораны и всякие там рулетки ходу мне не было, приходилось ограничиваться киношками и пляжами.
К величайшему же нашему, освободителей, удивлению и, добавим, радости, апрельская сорок четвертого года Одесса встретила нас духом забытого прошлого — бесчисленным количеством «бодег», иными словами, кабаков. И скажем прямо, мы не так уж старательно их обходили.
Одесса оккупирована была не немцами, а румынами — только последние недели хозяйничали в ней немцы — и, как с присущим им юмором утверждали одесситы, морально было, конечно, тяжеловато, но жить было можно. Они ж не фашисты, они элементарные жулики и спекулянты, эти румыны. Воевать не любят и не умеют, а вот спереть, что плохо лежит, большие специалисты. Нет, не грабили, воровали. И, вообще, не злые. Детей любили, конфетки давали.
Особенно нас поразило, когда мы вошли в Одессу, это обилие молодых здоровых ребят. За прилавками крохотных магазинчиков, у стоек тех самых бодег-кабаков, да и просто без дела валандающихся по улицам. Всех их на третий-четвертый день взяли в армию, и кое— кто из них впоследствии не так уж плохо воевал.
Военные историки утверждают, что так называемая Одесская операция 1944 года длилась с 26 марта по 14 апреля, иными словами, почти три недели. Нам же, освободителям, казалось, что каких-нибудь два-три дня.
За почти три года войны мы отвыкли от городов — после сталинградских слепых блиндажей нам украинские хаты казались хоромами, а деревенские сало, молоко и сметана — лукулловским угощением, — здесь же, в Одессе, хитроглазые одесситы в своих бодегах угощали нас настоящей копченой колбасой, голландским сыром и свежей, хрустящей арнауткой, вкус которой мы давно уже забыли. Был, конечно, и кофе. О других напитках, покрепче, не говорю уже. Благодаря им-то три недели и показались нам тремя днями.
Кстати, о кофе. К моменту, когда мы, наконец, обнаружили друг друга, после второй бодеги мой славный 88-й Гвардейский саперный батальон расползся по всему городу, и даже исполнительный начштаба Щербаков не в силах был его собрать — так вот, когда потерявший меня верный мой Валега обнаружил меня спящим на какой-то пустой даче, он, малость поворчав, доложил все же:
— Слыхал я, товарищ капитан, что вы любитель кофе. Так вот, нашел я у немцев целый мешок этого самого кофе. Если хотите, могу сварить.
— Свари, свари, Валега, люблю.
И он пошел варить. Варил что-то очень долго.
— Ну, как у тебя там кофе? Долго еще?
Он растерянно развел руками.
— Варю, варю, товарищ капитан, а оно никак не разваривается.
Оказывается, милый мой оруженосец усиленно варил в своем котелке не молотый кофе, а в зернах…
— Кто ж его знал, — ворчал он зло, раздосадованный. — В первый раз ведь вижу. Иди догадайся….
Много смеха вызвал и сухой лимонад, в порошке. Солдаты обнаружили целый вагон, набитый какими-то бумажными пакетиками. Не раздумывая, высыпали содержимое, желтый порошок, в свои пасти. И порошок запенился. Только потом кто-то догадался, что его надо в воду и размешать.
— А что если яд? — орал на них все тот же Щербаков. — Порошки жрут, гады. Видишь в первый раз — спроси. Нет, сразу же в глотку…
Кроме вагона с лимонадом и кофе обнаружен был и шоколад, и какао, и мясные консервы, короче, когда всех удалось в конце концов собрать, у каждого солдата за спиной или в руках был сидор величиной с дом, и не расставались они с ними, потом уж пополняемыми в селах, до самого Днестра, куда мы пришли только в начале мая.
Ну, а Одесса, сама Одесса, какое она на нас произвела впечатление?
Прекрасное! И не только из-за бодег. Город почти не разрушен, так, две-три случайные развалины, оперный театр — тот самый, второй после венского — на месте, Дерибасовская полна жизни, на Приморском, ныне Фельдмана, бульваре бабы торгуют настоящими длинными калеными семечками «конский зуб» и копченой скумбрией «качалкой» — теперь, через сорок лет, нигде ее не найдешь, — ну и море, ах, Черное море, хор-ро-шее море!
В первый же день я заставил весь батальон, ну не весь, половину, раздеться и ринуться в него. Холодное еще, но сколько радости, сколько веселья, сколько солдатского хохота вызвало оно, это Черное, действительно хорошее море.
Ну, а потом ринулись согреваться…
Вот так и освободили мы Одессу. Приятно вспомнить.
Март 1984
«Русская мысль» , Париж. /Фото из архива Виктора Кондырева.
